Года через 3 после первого случая пошли в лес за грибами. Архангельская область, конец сентября, суббота. Днем жарко, ночью, мягко говоря, весьма прохладно. Вышли утром от моей станции на краю аэродрома тремя семьями: я с женой Ларисой, Эдик Полумиев с Ириной, и Мишка Антропов с Тамарой. Солнца нет, но душно. Одеты в легкие рубашки, планируем вернуться часам к трем дня, чтобы успеть на автобус, идущий с аэродрома за нарядом в городок. Грибов море, набрали побольше корзинок, пакетов, чтобы затариться, как следует, а то с наступающими заморозками скоро этих даров природы не станет. Лес в районе аэродрома знаю прекрасно, а тут в шумной веселой компании не заметили, как забрели в какое-то незнакомое место. Сначала не волновались, почему-то была уверенность, что дорогу назад отыщем легко. Солнца, как я уже говорил, нет, все в дымке. Ребята тоже не первый год на аэродроме служат, но тут мнения по поводу направления движения разделились. По мху на деревьях сориентировались, где север. Мишка сказал: «Идем туда, точно.»- и показал рукой. Пошли. Ходили-ходили, вижу – одно и то же место уже третий раз проходим. Говорю: «Не то». Эдик поддержал. Говорит: «В другом направлении надо идти». Пошли. Опять забрели, да так, что теперь уже и знание направления сторон света не помогает. Задолбались все, по времени на автобус уже опоздали, голодные, грибы давно побросали. А тут как назло: ни звука. То обычно на аэродроме машины ездят, иногда прилеты по субботам бывают, железная дорога рядом должна проходить… Тишина. Слушали-слушали: фиг там. Я решил на дерево слазить. А сосны кругом метров по 20 высотой, снизу руками не обхватишь. Сучья метрах в 10-ти от земли расти начинают. А уже смеркается. Делать нечего, надо лезть. Лез-лез, не получается — сползаю. Ствол гладкий, не зацепишься. Была бы веревка, можно было руки связать, да кто же знал, что по деревьям лазить придется.  Пару раз сполз по стволу: рубаха вся изорвана, руки, грудь, живот в крови, бедра в ссадинах. Обессилел. Оставаться на ночлег, так шалаш хотя бы нужно соорудить, а у нас ножички перочинные. Костер развести, так спичек нет: никто не курит. А уже и прилично холодать стало. Чувствую: кердык. На ночь оставаться никак нельзя, а куда идти – не знаем. Народ на меня смотрит: я самый старший (лет 25), да еще и не ходили по предложенному мной пути. В общем, попросил всех помолчать, закрыл глаза, расслабился, постарался полностью отключиться. Через некоторое время в груди ощутил совершенно четкую уверенность, что идти нужно именно в этом направлении, которое и показал рукой. Народ безропотно последовал за мной. Идем-идем, а никуда не выходим. Тут уже стемнело, а через некоторое время и вовсе такая темень наступила, что и руки своей не видно: что откроешь глаза, что закроешь – разницы никакой. В общем, темно, как у этого… у дяди Тома… в хижине.  Взял я за руку свою жену, она Эдика, Эдик Ирину, Ирина Мишку, Мишка Тамару, свою правую вперед выставил, и пошли через лес наощупь. Долго шли. Народ молчит, но идет. Я уже и уверенность потерял, что правильно идем, однако, чувствую, что идти надо: за остановкой смерть. Сколько шли не помню, тишина напряженная стоит. И тут буквально в 30-ти метрах по направлению нашего движения раздается звук включаемого привода моей радиолокационной станции, и на домике расчета загорается прожектор. Это сержант Петя Файрушин, видя, что нас так долго нет, на всякий случай включил привод и прожектор: в принципе мы могли уехать домой и не заходя на станцию, а вдруг мы заблудились?  Радости не было предела. Тут же сварганили ужин, спирта треснули (даже девчонки составили нам компанию) и завалились спать на сеновале (у меня бойцы кроликов держали). Ночью было холодно, но мы, как индейцы, согревали друг друга, да к тому же еще и вымотались, как собаки, так что спали без задних ног. На следующее утро проснулись, чаю попили и без всяких там грибов бегом на автобус домой. А в понедельник, придя на службу, нам сказали, что в эту ночь температура опустилась до минус 12 градусов, и двое из достаточно большого числа заблудившихся грибников замерзли насмерть.